Там, у Бога, мы все будем с неограниченными возможностями…

Александр: Почему вообще Бог попускает страдания? Особенно страдания детей. Как это совместить с любовью Божьей?

Отец Александр: Господь попускает страдания потому, что Он не вмешивается в определённых моментах в выбор человека. Не Бог делает зло и причиняет страдания, а это всё: и боль, и страдания, и те проблемы, которые мы имеем, – являются последствием греха. Греха как персонализированного, то есть каждого человека, так, в первую очередь, и общечеловеческого, первородного греха — греха непослушания Богу. И поскольку мы все, люди, взаимосвязаны и являемся чадами Божьими, семьёй, то и последствия греха касаются всех. И даже невинных младенцев, потому что они всё равно рождаются во грехе. Не в личном грехе, а в природе повреждённой грехом. И Господь именно для того Сам стал человеком, принял на Себя человеческую природу, во всём, кроме греха, подобную нашей, чтобы исцелить её. Поэтому во Христе теперь мы имеем возможность исцелиться от греха, то есть исцелить свою природу, вернуть ей способность к вечной жизни в Царствии Божьем. Потому наличие страданий как следствие поврежденной природы напрямую связываются с любовью Божьей стремящейся избавить нас от вечного мучения.

Мы часто мыслим о страданиях, о проблемах в контексте временной жизни, забывая о том, что Господь промышляет о нас в вечности. Очень часто страдания временные предполагают избавление от страданий вечных. Малой болью Господь избавляет нас от большой боли.

Александр: Встречаются слова, что человеку для души полезнее болеть. Как болеть может быть полезно, если это нередко приводит к озлоблению?

Отец Александр: Но опять, озлобиться в болезни или не озлобиться – это выбор самого человека. Господь, попуская болезнь, действительно часто даёт человеку возможность не озлобиться, а научиться понимать и чувствовать боль другого. Когда у тебя болит зуб и ты переживаешь, испытываешь боль и потом, вылечившись, думаешь «как хорошо, когда зуб не болит», и вдруг видишь другого человека, который мучается зубной болью, ты ему сочувствуешь, сопереживаешь, потому что знаешь, насколько ему больно. А если ты озлобился, то ты будешь злорадствовать, всё зависит от выбора человека.

Поэтому болезнь, как я уже сказал в предыдущем ответе, действительно попускается Богом. Господь, попуская нам болезнь, избавляет нас от большей болезни. Гипотетически можно привести такой пример: я сломал ногу или заболел какой-то болезнью – это плохо, это больно – почему Господь такое попускает? Потому что, если бы не сломал – вышел бы на улицу, меня б сбила машина и я был бы калекой надолго. Это, конечно, очень утрированный пример, но понять принцип можно. Попуская временные болезни — заметьте, попуская – не насылая их, а попуская болезнь, которая является следствием нашей повреждённой грехом человеческой природы, Господь пытается избавить нас от вечной болезни, вечной смерти.

Александр: Правда ли, что с больного человека меньше спросится на Страшном Суде, потому что он уже при жизни страданием многое искупает?

Отец Александр: Меньше, чем… с кого? Вот смотри, Саш, мы даже вопрос задаём в сравнительных категориях этой временной земной жизни. Какая разница, меньше или больше? Зачем сравнивать? Понимаешь, вопрос — в другом: каждый человек ответит по тому, что ему дано. С больного человека, безногого, не спросится, например, почему он не прыгал в высоту? Нет. С него спросится:

«А почему ты не пожалел другого, не посочувствовал, когда мог это сделать?»

То есть, что дано – то и спросится. Не больше. Потому нельзя сравнить больше или меньше. С тебя спросится за твои грехи, с меня — за мои. А не так, что: «Вот смотри, отец Александр это наделал, а ты почему так не поступил?» Не будет сравнения, будет личный суд, личное предстояние пред Богом, и каждый ответит по своим делам и по своим возможностям.

Александр: Просто я слышал от одного батюшки, что страдания зачтутся и как бы меньше спросится.

Отец Александр: Я не знаю, что имел в виду батюшка, с которым ты говорил, контекста не хватает. Но если говорить нашим земным языком, то да, можно сказать, что страдания «зачтутся», но только в том случае, если ты в них станешь мягче, станешь добрее – изменишься. Страдания Господь попускает для того, чтобы человек изменился. Страдания нас сдерживают от греха. Человек часто ропщет: «Почему я не царь? Почему у меня нет там… столько богатств?» А Господь знает, если человек получит такую власть, такие богатства, он неправильно ими воспользуется и погубит свою душу. Поэтому Он каждому даёт то, с чем человек может справиться, что может реализовать для своего спасения. Нищему даёт нищету. Опять же, очень часто от самого человека зависит выбор, от умения взять ответственность, что-то сделать. Один — нищий, потому что ему Господь попускает, а другой — да он просто бездельник, просто делать ничего не хочет. Один — богатый, потому что ему Господь дал, а другой — потому что награбил, наворовал. Как выяснить? Как сравнить? Мы не можем объективно судить. Но Господь объективно судит. Мы видим внешнее, а Господь видит наше сердце. Поэтому не важно, больше или меньше спросится, важно, что с каждого спросится по делам его и в Евангелии Господь об этом прямо говорит.

Часть 2

У Бога более широкое и глубокое понимание здоровья

Александр: Почему соборование, таинство исцеления церковного не всегда помогает? Ведь в послании апостола Иакова нет слова «возможно». «Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь».

Отец Александр: Да. Всё верно. А мы всегда соответствуем полноте смысла этих слов? Мы все приходим с такой верой? Мы хотим чуда, но «молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь». Восставит – не всегда в буквальном смысле на ноги, восставит иногда и духовно, восставит не только для временной, но и для вечной жизни. Опять же, по молитве веры. И бывает много таких чудес, значит, это зависит от целого ряда факторов. От веры болящего, от веры пресвитеров, которые совершают молитву, и от того, в каком смысле на данный момент Господь считает восстановление человека необходимым. Это может быть восстановление не телесное, а духовное. А может быть и телесное. И мы знаем много случаев, когда действительно еле до храма доходили, после соборования выздоравливали. А иногда выздоравливали духовно.

В традиции церкви были периоды, когда соборовали практически перед смертью, потому что молитвы соборования в первую очередь направлены на выздоровление духовное, ну и телесное — да, но духовное первостепенно. Поэтому здесь нельзя воспринимать буквально: «А я вот пособоровался, меня маслицем помазали, а у меня тут чирей не прошёл, и бегать я, как козлик, не стал», не всегда так. У Бога — более широкое и глубокое понимание здоровья.

У нас же часто, как идут собороваться? «Меня кто-то сглазил, тут я болею, тут я чихаю…» — и большинство идёт зачем? За чудом. «Вот я сейчас помолюсь, и будет мне хорошо телесно», Человек часто и не собирается меняться — но тот, кто действительно с верой идёт, – получает. И духовное выздоровление, и телесное. Нужно понимать, что таинство нам дано, чтобы мы очистили свою душу, изменились внутренне, в первую очередь. А внешнее – следствие внутреннего.

Александр: Обязательно ли инвалиду носить крестик, если есть риск травматизма (зацепит больными руками, верёвочка запутается – задушится, поранится – в таком ключе)?

Отец Александр: Если ты крестик вешаешь на шёлковую веревку или парашютную стропу, чтобы не порвалось, – ты можешь причинить себе вред. Крест – это не просто символ нашего спасения, это знамя победы над смертью, это оружие победы над смертью, которое дал нам Господь. Мы крест носим как свидетельство того, что мы христиане. Поверь, я в своей практике, 25 лет в сане, не знаю случая, чтобы младенец или инвалид запутался в крестике и причинил себе вред, никогда о таком не слышал. Разумно надо подходить: не надо вешать пудовый крест на золотую цепь в несколько пальцев толщиной, чтобы не повредить позвоночник. Достаточно небольшой аккуратный крестик, на тонкую вполне прочную ниточку, которая в случае экстремальной ситуации легко порвётся, вот и всё. Разумно подходить – и всё. А то, что инвалиду – не инвалиду, младенцу или нет – если я — христианин – я ношу крест.

Александр: А допустимы ли аналоги? Например, в эфиопской церкви делают татуировки вместо нательного крестика.

Отец Александр: Есть такое, да, а копты на руке делают татуировку как свидетельство своей принадлежности к христианству. Это особенности условий жизни отдельных народов. У нас в России не принято колоть наколки в виде креста, у нас христианин старается избегать всяческих наколок и всё-таки носить нательный крестик. Это будет более правильно, скажем так. В отношении татуировок – нужно очень серьёзно подумать – а зачем? Ради бахвальства такого? Крест нам всё же дан как оружие победы над смертью, а к оружию надо относиться серьёзно.

Вот почему мы, когда учим креститься детей, говорим, что всё нужно делать благоговейно, не просто руками махать, как мечом обоюдоострым, нельзя так – им можно порезаться. Как с мечом, топором боевым, нужно умение владеть, и владеть твёрдой рукой. Так же и крестное знамение мы наносим с верою, благоговейно начертывая на себе правильное изображение креста.

Александр: А если, например, лежачий человек, парализованный, не может этого сделать?

Отец Александр: не обязательно это делать внешне, можно сделать мысленно. Бывают ситуации, когда идёшь мимо храма, а руки заняты авоськами. Что тут, бросать авоськи, начинать размашисто креститься? Нет, можно мысленно осенить себя крестным знамением. Если ты с верой это сделаешь – ничуть не будет хуже.

Александр: Некоторые негодуют, что посещая болящего, священник берёт деньги. Как вы это прокомментируете? Речь ведь идёт о добровольном пожертвовании, сколько хотите?

Отец Александр: Дело в том, что люди в большинстве своём воспринимают вообще все взаимоотношения чисто меркантильно: покупаю-продаю. И почему-то, когда обращаются к ним, они говорят: «А что я должен делать бесплатно? Это моя работа. Я вот столько-то сделал – это моя зарплата». В то же время, когда касается других — не важно даже, священника или нет: «А что это вы так дорого берёте? Ваша работа не стоит столько!» забывая о том, что любой труд должен вознаграждаться. Исполнение треб священником – это тоже работа.

Мы – христиане, должны относиться к этому по-другому. Потому что священник идёт служить Богу, а не зарабатывать. Хотя труд священника иногда не под силу многим. Поэтому иногда говорят, что легче вагон разгрузить, чем нести на себе тяжесть того креста, которые несёт на себе священник. Апостол Павел говорит: «Служащий алтарю от алтаря питается». Когда священник приходит причащать больного, и больной жертвует — это знак его благодарности, признательности за ту помощь, оказанную священником. Пусть выраженный через деньги как эквивалент труда или продукты, например. В этом нет ничего плохого и предосудительного.

Другой вопрос – неправильно, когда священник начинает требовать вознаграждения себе или, когда человек говорит: «А что ты тут ждешь, это твоя обязанность вообще. Причастил меня? И всё, свободен, иди отсюда». И с той стороны, и с другой, это неверно.

Ну, точно так же, как в отношениях общечеловеческих, не только со священником: хорошо, когда мы умеем благодарить, и не хорошо, когда мы требуем себе благодарность, в силу тех обстоятельств, в которых мы находимся.

Многие сейчас в миру скажут: «Ну а как же? Как же тогда прожить? Мы ж с голоду помрём, если не будем требовать своё. Нам тогда никто ничего не даст!» Ну, страх мирского человека, неверующего, понятен. Он надеется только на то, что: «А я сейчас кулаком постучу, правильные слова скажу, по закону востребую». Но для верующего человека есть другой момент: нравственный и духовный, что если мы со смирением воспринимаем ситуацию, сами делаем добро, но в ответ ждём, а не требуем благодарности – то Господь очень часто вознаграждает там, где мы даже не ожидаем. Если этот человек не отблагодарил, то Господь пошлёт другого, который в 10 – в 100 раз больше даст.

Важно понять вот этот момент: умение быть благодарным и не требовать благодарности себе.

Александр: Почему некоторые верующие до сих пор относятся к инвалидам как к одержимым? Даже покойный Д. Смирнов – священник — высказался как-то, что инвалиды нужны, чтобы полноценные люди могли проявить милосердие. Это что: в рай на чужом горбу?

Отец Александр: Надо в контексте смотреть, что там была за беседа с отцом Дмитрием, как он отвечал. Но мне кажется, что речь идёт не о том, чтобы в рай въехать на чужом горбу. Как я уже сказал, отвечая на первые вопросы «почему Господь попускает болезни, почему рождаются больные дети, кто виноват», мы не знаем, искать виноватого нет смысла, потому что есть ситуации, когда, действительно, кто-то виноват: родители ли употребляли наркотики, алкоголь – родился ребёнок больной, или случайность какая-то, производственная травма — и человек стал инвалидом. Разные ситуации, и кто виноват? Помнишь, как в Евангелии Господь про слепого говорит, когда апостолы спрашивают: Кто виноват? Родители или он сам? Да нет, — говорит Он, — никто не виноват. Просто Господь попустил, чтобы на нём явилась слава Божья. Вот и всё. И в данном случае, когда мы говорим, что те, кто не больны, не инвалиды, увидев рядом с собой человека, ставшего инвалидом, могут, действительно, проявить своё милосердие, оказать помощь, то да, тогда их доброе дело поможет и им самим на страшном суде. Это не значит, что в рай на чужом горбу. Как мы уже сказали, Господь будет в целом судить. А с другой стороны – разве плохо, если проявление милосердия спасёт душу? Разве это плохо, что Господь через вроде бы немощного, обездоленного обратил ко спасению того, кто, может, здоров снаружи, но инвалид — в душе? Это ведь тоже прекрасно. Поэтому в данном отношении мы должны вновь переходить в контекст личной ответственности: я не могу ответить за твои грехи, а ты не ответишь за мои.

Даже родители и дети не отвечают за грехи друг друга. Мы уже говорили, как пример, что если родители пьют, курят, употребляют наркотики, и у них рождается ребёнок-инвалид то ребёнок не несёт ответственности за грехи родителей, но несет последствия этих грехов, которые проявляются в полной мере через боль, страдания, лишения, но не ответственность!

Господь ведь не спросит: «Почему твои родители пили, курили?» Нет. Он спросит:

«Почему ты, радость Моя, не научился любить, не простил, не оказал милосердие, озлобился, ожесточился? Не понёс со смирением то, что тебе дано?»

Поэтому Господь и даёт человеку с инвалидностью нести свой очень тяжёлый крест, идя ко спасению.

Можно спросить: а почему у одних — так, у других – не так? Мы не знаем. Мы не можем воспринять и понять почему. Это выше нашего разумения. Мы знаем, что одному спасителен один путь, а другому – другой.

Можно привести такой пример: приходят к врачу два пациента, у обоих живот болит. Одному врач говорит: «Так тебе срочно взять путёвку на Минводы, на солнышке полежать, минералку попить, сменить климат, срочно отдохнуть». А другого осмотрел и — срочно под нож, на операционный стол. Почему врач такой несправедливый? Одного на курорт, другого под нож? А оказывается, у одного просто язва обострилась, ему нужно подлечиться, успокоиться и вылечить её, пока ещё не критично, еще не надо резать. А у другого — гнойный аппендицит, и, если его срочно не прооперировать, человек может умереть. Вот и Господь, в масштабах вечности, видит каждого из нас, что нам спасительней, что нам полезнее. Потому что Он истинный врач душ и телес. Он лучше нас знает, что нам спасительнее.

Мы иногда не понимаем это, мы очень часто не можем принять и смириться с этим, от этого все наши беды, внутренние, духовные проблемы. А Господь говорит: «Научитесь от Меня, яко кроток и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим». А дальше говорит про иго.

Смирение говорит о силе…

Александр: А что значит смириться со своей болезнью? Я долгое время был вообще лежачим, и врачи говорили, что я сидеть даже никогда не буду, я через силу встал. И получается, я не смирен?

Отец Александр: Здесь нужно осознавать разницу в понимании смирения. Вот как раз ты на каком-то этапе смирился со своей болезнью и начал активно бороться с ней, преодолевать её в тех рамках, в которых ты можешь это сделать. Если бы ты не смирился, а отчаялся, то ты бы ничего делать не стал и давно бы превратился в совсем лежачего, если бы вообще еще жив был.

Смирение заключается не в том, чтобы сдаться перед болезнью, а смирение заключается в том, чтобы не обозлиться, не роптать, не обидеться на Бога. Со смирением принять тот крест, который тебе дан и нести его: «Да, ну, вот такой. Вот так случилось».

Это не только в отношении болезни с детства. А например здоровый человек — спортсмен — и вдруг, несчастный случай, без ног остался или еще что-то. Инвалид. Как не сдаться? Многие начинают пить, проклинать мир, озлобляются, ожесточаются. Они, значит, сдались, не смирились с болезнью, они не приняли этот крест. Да, никто не говорит, что это нормально, это правильно – нет, это больно, это плохо, это страшно.

Ну, или например, возьмём не телесное, в жизни очень часто бывает: потерял человек работу и озлобился на весь мир. «Все такие плохие, все вокруг меня ненавидят, а я такой несчастный!» — и сидит сложа руки, ждёт, когда же манна небесная… «А, Господи, почему же ты так мне посылаешь?» — что он смиренный? Да нет, он просто слабый, он не хочет бороться, а смирением там даже не пахнет. Потому что он ропщет, он негодует, он злится, озлобляется, осуждает весь мир.

Поэтому смирение – это там, где любовь. Смирение не говорит о слабости, смирение говорит о силе.

Александр: По телевиденью показывали, как над некоторыми детьми с ДЦП проводился обряд экзорцизма, они пугались, у них усиливались судороги, гиперкинезы, что, видимо, воспринималось как проявление беснования, хотя по факту было не более чем реакцией больной нервной системы. Как вы относитесь к такого рода практикам?

Отец Александр: В православной церкви стараются очень осторожно и трезво относиться и к подобным практикам, и к подобным ситуациям, потому что далеко не всегда болезнь – проблема с ДЦП или другими заболеваниями связаны именно с духовными повреждениями. Экзорцизм – это всё-таки изгнание дьявола, уж не знаю, насколько это необходимо, но бывает в практике, когда люди дают власть над собой духам зла, духовно повреждаются и враг рода человеческого мучает их. Господь тогда даёт силы и власть священнику, далеко не всем, чтобы он через молитвы освободил метущуюся душу от власти демонов, от власти дьявола.

Но опять же, даже когда дьявол завладевает душой – это не просто так. Здесь, с одной стороны, идёт попущение Божье, с другой – согласие и принятие самим человеком. В Евангелии ведь не зря Господь показывает ситуацию с Гадаринским бесноватым, когда легион бесов, даже чтобы в свиней войти, спрашивал разрешения у Бога. То есть они не имеют власти более чем попустит им Господь.

Поэтому, когда человек отвергает Бога, когда говорит: «Я сам свободен», — и разрешает дьяволу завладеть его душой – тогда могут быть такие случаи, но Господь настолько милосерден, что до конца хранит человека, оставляя возможность спасения. Бывают случаи которые описываются в житиях святых, в истории Церкви, когда Господь попускает дьяволу в какой-то степени овладеть душой человека для того, чтобы через это испытание привести человека ко спасению.

В качестве примера можно вспомнить случай из жития преподобного Серафима Саровского. Был у него духовный сын, духовное чадо граф Мотовилов. Он очень хотел быть и после смерти с батюшкой, очень любил, почитал преподобного Серафима. И увидев однажды сцену одержимости, он дерзновенно сказал Богу: «Я исповедаюсь, причащаюсь, хотел бы я посмотреть, как это бес в меня войдёт». Батюшка ему сказал: «Побойся Бога, что ты говоришь? Нельзя так говорить». Это не дословно, можно в житии посмотреть, почитать более подробно. Но суть в том, что Господь попустил, и граф Мотовилов испытал на себе, и три геенские (адские) муки, и геенну огненную, и холод нескончаемый. Об этом свидетельствовали – жгли ему ладонь свечей и не могли ни на один градус поднять температуру. Потом по молитвам батюшки и многих верующих Господь запретил бесу сильно мучить, но страдания его продолжались до самой смерти.
Он, до конца жизни неся смиренно этот крест, полученный по своей дерзости, сподобился быть вместе с батюшкой в Царствии Небесном.

Поэтому в православной церкви в этом вопросе очень разумно и трезво стараются относиться к таким проявлениям. И я, например, считаю, что духовенству, священникам, очень осторожно нужно вообще и отправлять людей на отчитки, а уж тем более самим заниматься этим. Потому что это очень серьёзный вопрос, и далеко не все, кто сразу чуть что бежит на отчитку, прав (это не нормально).

Часть 3

Александр: Что делать в ситуации, если неверующие родители мешают верующему ребёнку-инвалиду посещать храм, встречаться с батюшкой дома или же, напротив, насильственно заставляют поститься, соблюдать правила, до которых внутренне ребёнок не дорос? В таком случае часто болезнь нарушает волю человека.

Отец Александр: Нет, болезнь не нарушает воли, она её ограничивает в чём-то, но, с другой стороны, мы всегда в чём-то ограничены и абсолютно свободны быть не можем. Вот я здоровый, а всё равно ограничен пространством, временем. У каждого человека — целый ряд ограничений, которые его сдерживают, это нормально. А в нравственном выборе человек всегда свободен. Добро или зло, да или нет – это всегда выбор. Нравственный выбор – это то, в чём человек свободен, как и Господь. Если, например, родители неверующие — не очень с их стороны разумно и правильно запрещать ребёнку верить и молиться, потому что он всё равно будет искать этот выход, и лучше избежать конфликта в семье и сохранить мир. Точно так же и другая крайность, когда родители верующие, и вдруг начинают навязывать, заставлять. С одной стороны, для ребёнка нужна и дисциплина, и понуждение, но, в разумных пределах. Крайности всегда не нормальны. Есть такая шутка, среди христиан: «Когда кто-то в семье становится великим постником – все остальные автоматически становятся великими мучениками».

Поэтому в данном отношении, конечно, опять же, нужна трезвость. Нужно разумно подходить и уважать выбор человека… как родителям неверующим уважать выбор ребёнка в отношении веры, так и верующим родителям тоже нельзя заставить ребёнка любить Бога, нужно научить любить. Если не получается – лучше дать время и усердно молиться. Понятно, что родители хотят ребёнку лучшего, родители порой в силу своего понимания стараются заставить ребёнка, считая, что это для него спасительно. Но опять, когда в норме – это приемлемо, а крайности всегда только хуже делают.

Александр: Молиться о смерти — грех? Представим, что человек мучается болями сутки напролёт, просит, чтобы всё закончилось, потому что обезболивающие не помогают (организм привык) — он грешит?

Отец Александр: Смотря как и о какой смерти — что подразумевается. Будет грешить человек, если станет не молиться, а обвинять Бога в своих болях. Это вроде тоже будет выглядеть молитвой, но это обвинение, выбрасываемое в лицо Богу, и человек будет жаждать смерти даже с помыслами: «Как бы самому мне прекратить эти страдания и мучения». Вот это грех. Если человек, со смирением принимая даже боли, будет просить Господа облегчить, пусть даже со смертью, но облегчить его страдания, полностью полагаясь на Бога, в этом греха нет.

Александр: То есть если он, например, говорит: «Господи, я устал» ?..

Отец Александр: Ну а почему не сказать: «Господи, я устал»? И в то же время со смирением продолжать нести, потому что Господь знает. Неужели Он не знает, что мы устали? Он знает всё, что в нашем сердце. Поэтому здесь нужно научиться доверять Богу. Почему бы не сказать? Мы же говорим родителям: «Мам, я устал, вот я сяду отдохну». Почему Богу не сказать, даже если Он знает это? Пусть, как маленький ребёнок, может даже, и поплакать: «Ну, вот ты видишь, Господи? Я совсем страдаю». Конечно, Господь видит, знает, и любит, и облегчит. Иногда это нужно нам самим, чтобы у нас было понимание, что Бог рядом. Как бы ребёнок ни знал, что мама рядом, но ему все равно хочется подбежать, уткнуться к матери в плечо, чтоб она его погладила, сказала слова утешения. Даже пусть боль сразу не станет меньше, но она уже облегчится, потому что он почувствует маму ее любовь. И вот Господь тоже даёт человеку проявить эту возможность — поплакать, попросить, сказать Ему: «Мне больно, я устал». Да, поплачь, разве это плохо? Каждый человек нуждается в возможности открыться, тем более Богу. Но это возможно только тогда, когда ты воспринимаешь Бога как Отца. А если ты воспринимаешь Бога как жестокого судию – тогда ты не будешь просить. Ты будешь плакать, но со злобой, обвинять Его: «Сколько могу я терпеть? Ты видишь, я слабый. За что ты мне все это даешь?» — и так далее. То есть начнутся обвинения Бога, вот это грех. Это уже не смирение, это злоба. Это уже озлобление, даже против Бога. А там недалеко и до мыслей о суициде.

Александр: Если человек искренне пытался создать семью много лет, на больных ногах изъездил все святыни, какие мог, но не вышло, и он живёт с девушкой вне брака — это блуд? Бог не станет входить в его положение и прощать?

Отец Александр: В твоем вопросе уже присутствует некоторая нелогичность: если он не может создать семью, то почему он уже сейчас живёт с девушкой? Если он живёт с девушкой – почему он с ней не создаст семью? Если он встречается, живёт с девушкой – так почему не поговорить и не создать семью? А если он удовлетворяет свою похоть – то это уже другой вопрос. Это грех, это блуд. Тогда зачем ты живёшь с этой девушкой, если ты не хочешь создать с ней семью?

И иногда вопрос не в том, что человек – инвалид или не инвалид. Вопрос в том, что когда он искренне хочет создать семью и ищет любовь, а не удовлетворение похоти, то Господь посылает. Необязательно изъездить весь мир, иногда можно сидеть дома и встретить того, с кем может выстроиться любовь. Всё в руке Божьей.

Важно, о чём человек просит: о любви или об удовлетворении страстей? Болезнь не даёт повода оправдывать себя в грехах.

Александр: А брак без венчания Церковь признает?

Отец Александр: Что подразумевать под словом «брак»? Церковь признает любой брак, если он законен. Если в светском обществе мужчина и женщина дают обещание друг другу перед обществом, что они муж и жена, принадлежат друг другу. Формы могут быть разными, но Церковь уже признает этот брак.

Если оба супруга верующие, то, естественно, как христиане, они должны, перед собой в первую очередь, взять благословение Божье на этот брак, войти в таинство. Потому что брак — это не просто сожительство, это таинство союз двух людей мужчины и женщины, двух любящих сердец, которым Господь чудесным образом даёт благодатные силы для созидания семьи, малой церкви. Почему семью называют малой церковью? Потому, что Господь говорит: «Где двое или трое соберутся во имя Мое, там и Я посреди них». В данном случае под третьим подразумевается появившийся ребёнок, а ни в коем случае не шведская семья, именно брак между мужчиной и женщиной. Другое – это всё не брак, другое – это всё сожительство, причём греховное. То есть, когда «мне удобно – я с тобой поживу», а завтра — мне неудобно – пойду другую найду». Вот это сожительство греховное, это называется блудом.

А законный брак — да, пусть он языческий, пусть он в светском государстве, неважно в какой форме того социума, в котором он принят, но это союз мужчины и женщины, засвидетельствовавших всему сообществу, что они вместе, одно целое, муж и жена, семья. Клятва верности, кольцо как символ — у папуасов вообще в нос кольцо вставляется — какая разница? Более того, в православной церкви есть практика: когда принимает крещение сразу семья, супружеская пара, то они потом не венчаются, потому что через таинство крещения освящается их брак.

Александр: Понятно, что Церковь — не собес, но всё же какую социальную помощь может получить инвалид в храме? Попечение сестричества милосердия, что-то ещё? Ведь есть же социальное служение.

Отец Александр: Социальное служение Церкви есть, но это зависит конкретно от тех приходов, куда ходит человек-инвалид, какая социальная деятельность ведётся в этих приходах, в одном — могут кормить обездоленных, в другом – сестричество милосердия, оказывает помощь в больницах. Где-то это есть, где-то храм маленький и не ведётся конкретно социальное служение. Где-то есть целевая деятельность… вот, например, есть священник, который служит для глухонемых. Целое направление есть, когда священники изучают язык жестов для того, чтобы совершать литургию для тех, кто не может слышать.

Александр: Насколько храмы приспособлены для людей с инвалидностью?

Отец Александр: Опять же, по-разному. Есть, например, современные храмы, в которых в проект изначально заложены пандусы, подъёмники, электрические подъёмники. Есть старые храмы, где это не предусмотрено, где нет такой возможности даже сделать сейчас. Вот у нас, например, приходит один человек на коляске, у меня прихожане его на руках по ступенькам поднимают в храм, после службы опускают. Ну, нет пандуса в храме, и сделать мы его пока не можем, потому что идёт реставрация и само здание — памятник архитектуры. То есть без определенных проектных изменений, разрешений даже такую вещь, как пандус, мы сделать не можем.

Нет, это ситуация, когда сначала восстановить, а потом добиваться разрешения. Конечно, вопрос решается, но как долго и какими способами – это уже другой вопрос. А кто-то бы и рад пандус сделать, вроде и возможности есть, а маленький бедный приход не может финансово потянуть.

Миссионерство

Александр: Что делается для миссионерства среди инвалидов, ведь с каждым годом их всё больше. Мало поставить пандус, нужно пригласить людей в храм.

Отец Александр: Я думаю, что это вопрос лично к каждому христианину, здесь не вопрос к церкви. Церковь своим делом повсеместно занимается. Инвалид, не инвалид — она несёт Слово Божье через богослужение, через проповедь, через деятельность христиан. А дальше, как мы это слово несём и распространяем, — уже вопрос к христианам.

Поэтому, когда спрашивают, как в церкви идёт миссионерство в отношении тех или иных, – это вопрос некорректный, неправильный. Миссионерство заложено в церкви уже тем, что там звучит Слово Божье, всё. А как мы — христиане — те, кто составляет церковь, это Слово несём в мир, — вопрос индивидуальный. Вот если ты спросишь меня лично: «Отец Александр, а как ты несёшь миссионерство среди инвалидов?» — я честно скажу, что никак. Ты пока один из первых инвалидов, с кем я вот так вживую общаюсь».

А есть батюшки, которые, как я уже сказал, язык жестов учат, вот они занимаются миссионерством. Прихожане наши, которые инвалида на коляске поднимают в храм на руках, – вот они занимаются миссионерством.

Александр: Как Вы относитесь к нетрадиционным формам миссионерства? Допустим, есть музыкальное направление такое — Black Metal. Оно традиционно антихристианское. Но сейчас от него откололся целый поджанр: Unblack. Музыканты играют фактически тот же блэк-метал, но во славу Христа.

Отец Александр: Нормально отношусь. Если человек искренне считает, что он через это несёт Слово Божье – ну, пусть попробует. Ведь не по словам, а как Господь говорит, «по плодам их узнаете их». Вот посмотрим, поживём — увидим. Чтобы были плоды – нужно время.

Я, как ребёнок 90-х, вырос на «Чайф», «ДДТ», «Наутилус». Был и ряд зарубежных групп: «Rolling stones», «Led Zeppelin», «Агата Кристи» и т.д. После прихода к вере я не оставил эту музыку, но у меня появилась и другая. Я понимаю, что и с такой музыкой я могу поспорить в чём-то, а в чём-то согласиться.

Это личное увлечение человека. Если он готов через свою музыку нести Слово Божье – ну, пожалуйста, пусть попробует, а по плодам увидим. Получилось? Слава Богу. Не получилось – ну, извини, брат, не вышло.

Например, я художник, православный художник. Но это же не значит, что я должен иконы в каком-нибудь кубизме рисовать. Да, кто-то может подумать – как необычно, какие интересные люди – христиане, а кто-то подумает, что они там все сумасшедшие, и это уже антимиссионерство будет. Потому вновь говорю – по плодам смотреть надо. А как попытка – да, конечно, пожалуйста.

Александр: Как вы относитесь к закону о защите чувств верующих? Многие говорят, что тогда по справедливости и атеистов защищать надо и всех поголовно.

Отец Александр: Согласен. Я даже считаю, что вот этот закон о защите чувств верующих очень неконкретный и некорректный, потому что сюда можно подвести, что угодно. Ну, скажем так, я не законодатель и не участвую в этом, но лично моё размышление: я считаю, что всё-таки этот закон нужно немножко переформатировать и сделать его нравственным. Например, не о защите чувств верующих, а защитить в принципе общество от нравственных нарушений и искажений. Так, под эту ответственность должны подпадать подростки, которые оскверняют вечный огонь как память о погибших воинах в Великой Отечественной войне. Не важно, подростки или кто. Потому что есть нравственные моменты, по которым мы живём в обществе, которые нельзя нарушать, согласен ты с ними или не согласен.

Ношение свастики. Оно не оскорбляет чувств верующих, оно оскорбляет тех людей, которые погибли, положили свои жизни за свободу нашей страны. Мало ли что свобода: «А я хочу и ношу», — носи, что хочешь, но не обижай других, кому это неприятно, кому это претит.

Но опять же, другая крайность: я крест надел, а кто-то скажет, что его это оскорбляет. Ну, поэтому мы, по идее, крест и не напоказ, конечно, должны носить. Хотя я, как священник, – это уже служение и миссионерство – могу идти по городу, и я не должен подвергнуться наказанию из-за того, что какой-нибудь иеговист вдруг оскорбился моим видом. Потому что я ж не оскорбляюсь видом имама, который в чалме идёт по городу. Меня это не оскорбляет, это его выбор, он не нарушает нравственности. А вот мусульманина, который сбивает крест с храма, нужно призвать к порядку. Или христианина, который вдруг начал грязью двери мечети пачкать. Вот это уже нарушение нравственности, нарушение тех норм в обществе, в котором мы живём. За это нужно призвать к ответственности, потому что чувства верующих заключаются в их свободном выборе, их взглядах.

Пожалуйста, хочешь ты плясать в Балаклаве, где угодно – пляши, это твоё дело. Но не лезь на памятники, не лезь в храм. Это оскорбляет чувства верующих. Ну, пляши на сцене, твоё право, если тебя туда пустят. Ну, не пустят – выйди на общую площадь, в сквер, где для всех доступ, и пляши, сколько хочешь. Вот это уже оскорбление чувств верующих, когда идёт посягательство на атрибутику, на святыню. Ну, это всё равно что «хочу я ходить голым!» — да ходи на здоровье. А нет, я приду к тебе домой и буду у тебя ходить голым», ты скажешь: «Слушай, ну ты либо оденься, если ты в гости пришёл, или ходи где-нибудь вон там, где угодно, но не у меня дома». Или хочет кто-то матерщину выкрикивать? Да, пожалуйста, только не у меня дома. И не так, чтоб мои дети это слышали.
Есть же какие-то нормы, которые мы не должны нарушать, потому что они нарушают свободу других. Потому, говоря о своей свободе, мы должны помнить, что нельзя нарушать свободу другого.

И вот этот закон о защите чувств верующих, он тоже должен подразумевать и корректно выглядеть в данном отношении. Точно так же он должен защищать и чувства мусульманина, и чувства буддиста, и чувства атеиста в том числе, да.

Если я приду домой к атеисту или там в зал ЦК КПСС и начну размахивать крестом – то с моей стороны — это будет не миссионерство и не мученичество. Это будет глупость! Которая нарушит их чувства. А вот когда коммунист ко мне в храм придёт, и я расскажу ему о Христе – это будет другой вопрос.

Нет, конечно можно пойти к коммунистам или ещё куда-то, если тебя туда поведут насильно и проповедовать Слово Божие, но нужно быть готовым к мученичеству – это раз, а второе –быть неагрессивно настроенным и способным простить им «не ведают бо, что творят».

Я должен своей жизнью, своим добрым словом, своей любовью свидетельствовать о Христе, но никак не агрессией, никак не требованием. Как в Исламе, очень часто приезжают в другую страну и требуют (в Европе сейчас ряд случаев), чтобы женщины прикрылись, при этом оскорбляя их. Видимо, у них положено, чтобы полностью в хиджабе ходили, в длинных платьях, а в Европе женщины ходят в коротких платьишках.

Ну, принято в этом обществе так, ну, что теперь? Я не говорю, правильно это или неправильно, хорошо или плохо. Но я считаю, что со стороны мусульманина требовать исполнения порядков, которые приняты в его обществе, в том обществе, куда он пришёл как гость, – это безнравственно. И вот здесь закон должен защитить чувства той женщины, чтобы вот эта навязчивость мусульманина или христианина не нарушали её свободу.

То же самое в отношении Европы, как они навязывают большинству общества считать нормой взгляды нетрадиционно ориентированных людей, скажем так, в плане сексуального просвещения. Заставить людей воспринимать их такими какими они видят себя сами. Как они отстаивают свою свободу, забывая о том, что нарушают свободу других. А я не хочу. Моя свобода в том, что я не признаю это нормой, я считаю это грехом, извращением, и уж тем более не хочу, чтобы мои дети были воспитаны или им навязывались вот эти взгляды. Ну, вы хотите там мальчики с мальчиками, девочки с девочками – это ваши проблемы, ваша жизнь, ваша свобода, но не лезьте ко мне. Точно так же, простите, если это в Священном Писании названо грехом – я и буду называть это грехом, Содомским грехом. И как ты его ни малюй, как ты ни говори: «Мне нравится, это моя свобода», — ну, пожалуйста, это твоя свобода – делай, как хочешь, но грех остаётся грехом. И не важно, где он: в миру ли, в церкви ли – в любом обществе он остаётся грехом, и он не может стать нормой, нравится это кому-то или не нравится.

А вот когда люди считают, что это нормально, а если я традиционно мыслю – это ненормально – простите, тогда давайте определимся в обществе, что есть норма. А если общество утверждает, что всё-таки – это норма – тогда давайте защищать права меньшинства — тех, кто считает, что норма — всё-таки традиционно. Смеюсь я, конечно, но так и есть.

Александр: Что вы могли бы сказать в ободрение нашим читателям, людям с ограниченными возможностями здоровья?

Отец Александр: Я скажу не только людям с ограниченными возможностями, я скажу всем: сейчас завершился Великий пост, прошла Пасха, ко мне многие прихожане приходят, жалуясь, что вот заболевают. Я говорю: «Не переживайте, мы все умрём», — но, чтобы было оптимистично… тогда как апостол Павел сказал: «Кто умер со Христом – со Христом и воскреснет». Поэтому Христос Воскресе – это самое главное, Он победил смерть, значит, и мы вместе с Ним можем преодолеть смерть и воскреснуть для вечной жизни. А там не важно, больной ли, не больной, с ограниченными возможностям или нет. Там, у Бога, мы все будем с неограниченными возможностями.

Александр: Спасибо вам большое!

Отец Александр: С Богом!