В день памяти Святителя Николая Мирликийского. Об истинной кротости. Рассказано 19 декабря 1914 года.

Прошло чуть более четырёх месяцев после начала Первой Мировой войны. 19 декабря 1914 года, в день памяти Святителя Николая, архиепископа Мирликийского и в день тезоименитства Государя Российского императора Николая II Александровича, который в те годы относился к неприсутственным (выходным) дням или так называемым “Царским дням”, вышел журнал “Церковные Ведомости”, издаваемый при Святейшем Правительствующем Синоде. В разделе Прибавления была напечатана статься “Кротость” будущего священномученика протоиерея Иоанна Восторгова.

Священномученик, протоиерей Иоанн Восторгов

Кротость

Церковная песнь во славу Святителя Николая говорить нам, что «яже вещей истина», т. е. сама сущность вещей, сама действительность явила и показала в Святителе Николае “правило веры, образ кротости и учителя воздержания”. Хотелось бы нам в проповедном слове сегодня, в день праздника церковного и вместе государственного, осветить то же самое со стороны «истины вещей», но не только собственно в жизни и деятельности прославляемого сегодня угодника Божия, а, главным образом, со стороны истины вещей в самом понятии о том, что та­кое те добродетели, за который Церковь столько веков восхваляет Святителя Николая. Приходится с грустью признаться, что два тысячелетия христианской жизни не могли достаточно в этом отношении привести к единству воззрения тех, кто и в области нравственной склонен искать все новое, кто думает, что истины или, как принято выражаться, нормы нравственные, не вечны, изменчивы и находятся в зависимости от вечно текущих и преходящих условий времени. Поистине, только в Церкви, как живом союзе живых людей с Живым Богом, создается и может создаться, пребывать и действовать то предание, та преемствен­ность духовных сокровищ, которые делают их непреходящими, неизживаемыми, которые дают и нравственным нормам устойчивость и неизменность.

Святой Николай Чудотворец, с житием в клеймах. Церковь Покрова Пресвятой Богородицы на Боровой улице

Едва ли станут возражать против того, что из указываемых в жизни и личности Святителя Николая добродетелей самую пререкаемую относительно правильности понимания её сущности является кротость. С другой стороны, едва ли станут спорить и против того, что в Божественном Откровении  Ветхого и Нового Завета эта добродетель чаще всего вспоминается и заповедуется. Сам Спаси­тель отметил её в Себе Самом, как в Сыне человеческом, в пример и по­учение людям:

возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф.11:29).

Собор славных и всехвальных 12-ти апостолов

Апостолы ставили кротость необыкновенно высоко в нравственной оценки лю­дей:

Мудр ли и разумен кто из вас, докажи это на самом деле добрым поведением с мудрою кротостью (Иак.3:13).

В нагорной проповеди, в заповедях блаженства одно из первых ублажений принадлежит той же добродетели:

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф.5:5).

И это не новостью было для Христовых слушателей, воспитанных в Ветхозаветном Божественном Законе, ко­торый напрасно некоторые мнящие себя мудрецами и всезнающими, – именно по незнанию и глубокой   неосведомленности, обвиняют в жестокости и в отсутствии начала любви:

А кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира (Пс.36:11)

так буквально читаем в Псалтири; и у пророка слышим от имени Божия:

Ибо все это соделала рука Моя, и все сие было, говорит Господь. А вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим (Ис.66:2).

Поэтому чрезвычайно важно разобраться в поняли о кротости, ибо непонимание её сущности прямо угрожает правильно­сти и цельности нашего христианского мировоззрения, мешает и применению в жизни нашей самого Евангелия.

Здесь то мы и встречаемся с тем вечным и грустным явлением, что с го­речью указать Спаситель в молитве к Отцу Своему:

В то время, продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам (Мф.11:25)

Именно в среде просвещенного, образованного обще­ства и господствует самое извращенное понятие о кротости. Основным недостатком воззрения современных образованных, людей на учение Евангелия является пред­ставление христианства не силою активною, а только пассивною, и, с другой стороны, признание нравственности только отрицательной, а не положительной.

В чем существо Евангельской нрав­ственности, по мнению Толстого, которое так широко распространено в нашем образованном обществе? По этому учению, оно – в Нагорной проповеди, которая, по-Толстому, сводится к шести заповедям; из них каждая характерно начинается словом – не: не противься злу, не судись, не клянись, не убивай, не воюй, не пре­любодействуй с другою женщиной… «Что ты  делаешь и чем занимаешься?» – надобно спросить последователя такой нрав­ственности. Ответ будет: «я не убиваю.» – «Прекрасно! По что же ты собственно делаешь?» – «я еще не клянусь.» – «И это хорошо, а что же собственно положительного ты делаешь, в чем твоя жизнь, чем ты занимаешься?» – «я не сужусь, я не прелюбодействую…» Следовательно, содержание положительного в нравствен­ной жизни так именно, по -Толстовски понимаемой, собственно и не оказывается.

После того понятны и воззрения на кротость. И эта добродетель будет не дея­тельно-активной, а страдательно-пассивной, не положительной, а отрицательной.

Что такое кроткие, добрые люди по нынешнему воззрению и по воззрений пра­вила: не противься злу? Присмотритесь, вдумайтесь, кого называют чаше всего «хорошими», «добрыми» людьми. Большею частью – это, увы, – просто безличные люди, и даже люди ничтожные, на все согласные, ни добру, ни злу прямо не помогающее, косвенно же, путем непротивления и попустительства, помогающее собственно зду.

Апостол Андрей Первозванный

Между тем, святость, служение, кротость, – все христианство разве подавляют ярко выраженную личность в человеке? Не наоборот ли? Разве эти добродетели христианские все и всех уравнивают до полного принижения и стирают индивидуальность? Разве Апостолы не представляют каждый совершенно особого нравственного типа? Разве активность, настой­чивость, борьба противна христианству?

Мудрецы века сего, в том числе и особенно Толстой взяли свои воззрения совсем не из  христианства, а из буддизма, и не разобрали за тождеством буквы, которая действительно нередко наблюдается и в одном и другом учении, – не разобрали глубокого различия их духа и смысла, настолько глубокого, что оба эти учения являются совершенно различной ду­ховной природы и разделяются буквально непроходимой бездной. В объяснение возьмём пример – отсутствие аппетита и добровольное воздержание по внешним проявлениям ведь действительно одинаковы, во таковы ли они по внутренней сущности? По буддизму жизнь есть страдание, а путь избавления от страданий есть подавление всех желаний: это есть собственно безличие и смерть.

Сошествие во Ад

В Евангелии Христос, напротив, приветствует жизнь, Он исцеляет больных, Он воскрешает мертвых, Он Сам Воскрес и даль жизни жизнь и только смерти принес смерть. Итак, пред нами два антипода, – полная противоположность учений, а не сходство. Жизнь есть страдание – учить буддизм. Но страдание есть лишение какого либо блага. Какого же блага лишение есть жизнь? Так можно спросить буддизм, спросить и наших интеллигентных буддистов. Жизнь сама есть благо, и лишение самого великого блага – так говорить христианство. И именно христианские народы наиболее жизненны, энергичны, трудоспособны и трудолюбивы, они, как последователи кроткой религии Кроткого Бога, Сына человеческого, по Его обетованию, и наследуют доныне всю землю в буквальном смысле этого слова.

С этой точки зрения надобно смотреть и на кротость. Да, христианская кротость вовсе не есть обезличивание человека!

И с этой именно точки зрения мы и можем отвечать в нынешней день государственного праздника на искусительные вопросы современности относительно госу­дарства, его нравственного смысла и ценности. Вот эти вопросы: может ли власть быть совместимою с кротостью? Может ли поэтому власть и может ли вообще го­сударство по существу быть христианскими?

Не есть ли это выражение, подобное утверждению о холодном огне, или горячем снеге? И можно ли в таком случае христианину служить государству, молиться за Государя и государство? Не будет ли здесь противоречия и раздвоения совести?

Видите, какое глубокое и жизненное значение имеет правильное или неправильное понятие о кротости. Ясно, что, по выражению Апостола, надобно доказывать нам своё христианство мудрою кротостью, а не той мнимою и немудрою кротостью, о которой вкривь и вкось, якобы с Евангельской точки зрения, толкуют в наше время современные мудрецы и учители жизни, оторвавшиеся от исторического христиан­ства, от всецерковного предания и цер­ковной жизни.

Что же говорит Писание как учит об этом Церковь?

Спаситель, Евангелие, Церковь всегда различают в нравственной области отношения личные и права общественные. Никто не может благотворить на чужой счет, никто не может проявлять свою кротость, доброту или смирение на счет прав не своих, – только в своих правах ты властен и даже должен уступать, – а правь твоего ближнего. Если один человек должен другому ту или другую сумму денег, то ваимодавец может про­стить ближнему долг его, и поступить в этом случае хорошо; но если этот долг станет прощать не заимодавец, а третий, посторонний человек, то здесь нет с его стороны ни заслуги, ни справедливости, ни милости. Есть трогательный исторически рассказ. Из ненависти к королю (Ген­риху VII) один итальянский монах, при причащении Государя, – страшно ска­зать, – всыпал в чашу яду… Король почувствовал отраву и в виду грядущей смерти к этому личному врагу своему отнесся с кротостью и всепрощением и сказал: “В чашу жизни ты влил ядь смерти… Беги скорее, сокройся, прежде чем это стало известно людям! Ведь я умираю, как видишь, будучи приготовлен к смерти причащенным, a тебе нужно время для раскаяния“.

Всё это глубоко трогательно. Но что бы было, если бы король говорил так не своему отравителю, а каждому отравителю и убийце вообще, если бы короли все нa земле всем убийцам советовали бежать и способствовали тому, что бы они скры­вались?

Апостол Павел. Икона работы преп. Андрея Рублева, 1410-е

Въ личных отношениях господствует закон христианский, указанный Апостолом в XII главе послания к Римлянам:

Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь (Рим.12:19).

Но в следующей главе того же послания к Римлянам этот же Апостол говорить о власти, что она:

Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое (Рим.13:1-4).

Не мог же Апостол в одном и том же послании сам себе противоречить, и даже не Апостол, а Сама Премудрость Боже­ственная, Которая его слова вдохновляла.

В личных отношениях, по слову Священного Писания, всяк человек да будет медленным на гнев:

Итак, братия мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией (Иак.1:19-20).

и гневаясь пусть не согрешает:

Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф.4:26).

Это уже показывает, что гнев бывает и возможным и законным даже в отдельном человеке; однако, здесь одно надо иметь в виду – трудный, труднейший путь отделяет гнев от греха, “не обратить его в ненависть” (Преподобный Иоанн Лествичник), не обратить его на грешника и преступника вместо того, чтобы ненавидеть самый грех и преступление (Святитель Тихон Задонский).

Такова норма. Но жизнь, к сожалению, всегда далеко отходить от нормы, и поэтому, если бы власть государственная, как Божие установление, все прощала и всему попускала, то, потеряв смысл своего существования, она привела бы жизнь к полной потере различия добра от зла, дозволенного от преступного, привела бы ее к тому, что изобразил тот же Апостол словами:

Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом (Гал.5:15).

Заповедует святой Апостол Филиппийцам:

Кротость ваша да будет известна всем человекам. Господь близко (Флп.4:5).

Святитель Николай, архиепископ Мирликийский, чудотворец. Церковь Покрова Пресвятой Богородицы на Боровой улице

Знал это и Святитель Николай, и в личных отношениях он был, действительно, образом кротости. Но смотрите, как грозно он укоряет царя, осудившего невинных на казнь; смотрите, как настойчиво он борется за целомудрие дочерей бедного человека, преступно вздумавшего злоупотреблять отеческим правом и торговать целомудрием; как неколебимо он остается в христианстве против царского веления, которому сопротивляется до узь и темницы и до готовности смерти; как восстает он с ревностью несказанною против Ария, обличает, негодует и даже в священной ревности переступает границу и меру самой ревности, и ударяет богохульника в лицо!..

Неужели же составители тропаря в честь Святителя Николая, называющие его образом кротости, не знали его жизни? Неужели они не знали указанных фактов? Это было бы не только странно, но и прямо невозможно! Нет, это означает лишь то, что, по учению и сознанию церковному, кротость не есть ни равнодушие ко злу и добру, ни попустительство злу, ни вообще безличие в человеке. И это самое как раз мы и читаем у тех святых отцов, которые были почти современникам Святителя Николая.

Пишет Златоуст, учитель и образец милосердия и смирения:

“Поражать и карать – еще не значит быть суровым, и щадить всё и всех прощать – еще не значит быть кротким. Кроток тот, кто может переносить наносимые ему лично оскорбления, во в то же время смело и настойчиво защищает невинно обижаемых и горячо восстает против обидчиков. Кто не таков, кто не борется со злом, тот беспечен, сонлив, ничем не лучше мертвого, а вовсе не кроток и не смерен. Не обращать внимания на обижаемых, не гневаться на тех, кто их обижает, не соболезновать несправедливо страдающим, – это не добродетель, а порок, не кротость, а беспечность».

Пишет Святитель Василий Великий:

“Кто любит о Христе, тот иногда и огорчает того, кого любит, к его пользе”.

Отсюда понятна теперь и христианская власть, имеющая тяжкое право и вместе и тяжкий долг огорчать преступника, защищая обиженного. Ибо есть, оказывается, неправильно называемая кротость, равная убийству, и есть ревность о Боге и добре, не низшая по нравственному достоинству, чем истинная кротость и с нею совместимая. Тот, кто с вервием изгнал торгующих из храма и укорил их словом: “вы дом Отца Моего обратили в вертеп разбойников” – разве был но Тот же рекший: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем”. Так государство и может и должно быть христианским.

Власть тогда отступает от кротости, когда она обращается во властительство. Власть  тогда   противоречит Евангелию, когда она служит себе, а не ближним в благое. Власть тогда перестаёт быть христианскою, когда она является личною, своекорыстною, себялюбивою и любочестною. Власть тогда противна христианству, когда она забывает, что человек не делится в совести, не разделяется в душе, не может служить закону государственному, если этот закон черпает своё содержание не из того источника, о коем говорит христианину его совесть, т. е. не из Христова учения.

Поэтому власть тогда отступает от духа кротости и от закона Евангелия, если она не переносит, не терпит того, что по существу было, есть, будет и должно быть, именно того, что Церковь говорит о требованиях нравственных в идеале, а государство – в приспособлении к наличной действительности и к духовно-нравственной жизни современности: иначе говоря, – если власть не переносит того, что Церковь, например, отвергает разрешенную дуэль, осуждает проституцию, удовольствия и забавы под праздники, осуждает послабление плоти, допускаемое  государством, алчность в лотерейных выигрышах, поддерживаемую государством, неправедное покровительство одним в ущерб другим, разрешаемую и даже поддерживаемую продажу табаку, алкоголя и т. д. без конца. Если государство стремится к тому чтобы заставить Церковь перестать называть черное черным и зло злом, если оно хочет в этом смысле сделать ее “кроткою”, то оно само подрывает себя и теряет в Церкви веч­ный источник неиссякающей   духовной жизни, постоянного исправления, обновления и развития. Тогда то и будут правы те, кто почитает христианство и государство явлениями разной природы и совершенно несовместимыми.

К счастью, это не так! Тот, Кто сказал: “воздавайте Божие Богу, а Кесарево Кесарю”, этими словами указал не только различие неба и земли, власти мир­ской и церковной, но одновременно и совместимость служения Богу и царю. То правда, что царство Христово не от Мира сего, но оно утверждается нами в земной нашей жизни – в мире сем, в царстве человеческом, в царстве земном. И в этом смысл  церковно-государственных  торжеств, смысл и нынешнего нашего собрания и этой молитвы нашей о царе и цар­стве. В царстве земном и можно и должно осуществлять евангельские идеалы веры, кротости и воздержания, о коих напоминает нам ныне Святитель Николай.

Да будет же царство земное, православно-русское, да будет путем, средством, орудием служения нашего Царству Божию, орудием христианизации и евангелизации всей вашей жизни личной, семейной, общественной и государственной; да будет сиять на короне наших царей водруженный равноапостольными, святыми и великими царями Константином в Греции и Владимиром в России – да будет на веки сиять Крест Честный и Животворящий, символ святой Христовой веры! Аминь.

Протоиерей И. Восторгов

Напечатано в Прибавлении к Церковным ведомостям № 49 от 6 декабря 1914 года, стр.  2027-2032.

Подготовила Елена Сергеевна Звонарева